Киевская Русь - Украина

После чего митрополит Епифаний попрощался и сдержанно поблагодарил за "допрос". Руку, однако, "следователю" подал. Достаточно неловкая ситуация. Тем более когда тебе кажется, что все равно ты где-то не дожала, и можно было раскрыть собеседника масштабнее.

Однако пока я расшифровывала эту длинную видеозапись, мой допрос про "Томос, Филарета и не слишком чистую руку власти" постепенно перерос в стопроцентное ощущение, что передо мной отнюдь не случайный человек. Совсем не тот, кого из тысяч некогда выбрал, а потом выдвинул в митрополиты патриарх Филарет в надежде на дальнейшее безропотное подчинение дисциплинированного ученика.

Вот есть люди, на первый взгляд совсем не визионеры и не харизматы, однако идеально подходящие гранями ума и линиями характера контексту ситуации. И когда происходит такое удачное совпадение личности и времени, когда все рваные края каким-то чудом сходятся, то появляется большой шанс на то, что история пойдет в правильном направлении. Ну, а о масштабах нашей автокефальной истории, от развития которой, по сути, зависит единство всего мирового православия, думаю, уточнять не стоит.

Так кто же он — митрополит Епифаний? Сын, предавший своего духовного отца, или человек, достойно переживающий последствия своего самого сложного выбора в жизни? Куда он поведет новую церковь? Почему не любит революций? И какие у него есть аргументы для тех, кому после громких "священных распрей" стало все равно, в какую церковь ходить к Богу?

Об этом и не только читайте в нашем интервью.

— Владыка, сегодня нет рядом с вами патриарха Филарета. Нет плеча президента Порошенко. Константинополь — далеко. Остались только вы и Церковь. Вам не одиноко? Не страшно?

— Я предстоятель одной и самых больших Церквей Украины. За мной около семи тысяч приходов, тысячи священнослужителей, десятки архиереев. Нет времени быть одиноким. Я постоянно выезжаю в регионы, принимаю людей, общаюсь по телефону. Плюс социальные сети, СМС… сейчас очень легко коммуницировать.

Безусловно, и президент Порошенко, и государство сыграли важную роль в объединительном процессе. И с тех пор действительно много изменилось, причем как в политическом поле, так и во всем, что касается почетного патриарха Филарета. До собора патриарх меня поддерживал, мы были единомышленниками. Но после получения Томоса наши пути разошлись.

— Что вы чувствуете, когда слышите имя Филарет?

— Патриарх Филарет был моим наставником более двух десятилетий. И мы вместе шли к признанию и автокефалии. Однако оказалось, что он имел другое видение будущего развития Церкви. Хотел, чтобы Константинополь сразу признал нас патриархатом. Когда учитель тебе говорит то, что не является в данный момент полезным для Церкви, что-то кардинально меняется. Выбор был труден. Но я сделал его в пользу будущего развития признанной Православной церкви Украины. И если бы поступил иначе, то неизвестно, каким бы образом сложилась дальнейшая судьба поместной церкви. Очевидно, был бы раскол. Неизвестно, как бы на это отреагировал Константинополь. Звучало много мнений, вплоть до отзыва Томоса.

— У вас был откровенный разговор с Филаретом о том, что будет после Собора, какой будет новая Церковь, и как будут разделены полномочия?

— Честно? Подпись на бумаге о том, что он не будет претендовать ни на какую руководящую роль, я увидел уже после проведения Объединительного собора. Он самостоятельно вел переговоры и самостоятельно подписал все документы. До этого мы говорили лишь о том, что если я буду избран предстоятелем Православной церкви Украины, то Святейший патриарх Филарет будет принимать действенное участие в руководстве этой Церкви. Как человек, который более полувека руководил Украинской церковью. Мы считали, что совместно будем использовать тот опыт, которым владеет патриарх Филарет, для строительства уже поместной Православной церкви Украины. К сожалению, этого не случилось, и в его лице мы получили противника.

 

— Похоже, договаривались вы о разном. Возможно, Филарет как представитель и как глава старой иерархии Церкви, доставшейся нам из "совка", счел, что его главенство не нарушится. А вы о чем конкретно договаривались?

— Я никаких грандиозных планов на этом этапе не строил. Потому что если бы строил, то, значит, был бы уверен в своем избрании предстоятелем. Тогда какая здесь опора на волю Божью? Мы до самого последнего момента не знали, состоится ли вообще этот Объединительный собор. До 15 декабря переговоры неоднократно срывались. Представители от Вселенского патриарха Варфоломея даже покидали Украину. То есть никто не был уверен, что объединение состоится. Даже в день проведения Собора возникли определенные противоречия, и он не начался вовремя. И мог не состояться. В такой ситуации сложно что-то планировать. И я этого не делал.

— Публично определять приемника в Церкви принято?

— В 2013 году состоялся Архиерейский собор УПЦ Киевского патриархата, где меня избрали на должность патриаршего наместника. Святейший патриарх Филарет всегда говорил, что если Господь сподобит его дожить до девяноста лет, то "Епифаний станет предстоятелем Украинской православной Церкви". Что Господь поставит нас в такие условия, когда мы будем вынуждены объединяться. Так и произошло.

— Вы знали, что патриарх на переговорах слишком активно лоббирует вашу кандидатуру? Для вас вообще важны методы, с помощью которых нужно идти даже к таким великим целям?

— Я всегда полагался на волю Божью, никогда не стремился занять какую-то должность в Церкви. Но во время пострига в монахи мы даем обет, что мы не имеем какой-то собственной самостоятельной воли, и то, что Церковь на нас в будущем будет возлагать, должны будем выполнять. Поэтому на протяжении последнего десятилетия я исполнял то служение, которое возлагала на меня Церковь. Почти десять лет ректорства в Киевской богословской академии, пять лет служения в статусе патриаршего наместника… я работал искренне и самоотверженно там, где Церковь давала возможность это делать. Я лично не использовал никаких методов. Но патриарх Филарет действительно хотел, чтобы голосование было открытым.

— Не демократичным?

— Он мотивировал это тем, что мы впервые объединяемся, что таких прецедентов в истории очень мало, и нужно быть максимально открытыми. Однако на Соборе было объявлено, что голосование будет закрытым. У меня не было какого-то особенного переживания на этот счет. Любой из делегатов Собора может подтвердить, что я ни одного из них не просил о том, чтобы они отдали голос за мою кандидатуру. Я никому ничего не обещал. Потому что этот крест очень тяжелый. И если человек желает его искусственно, если на это нет Божьей воли, то в будущем этот крест будет очень тяжело нести. Но если он вручен по воле Господа, то в будущем Он будет помогать его нести. Поэтому я не стремился взять то, что не принадлежало мне. Господь создал такие условия, что меня избрали предстоятелем.

— Как все-таки соотнести ваши слова с последовавшими заявлениями Филарета о вашей с ним договоренности, что реальная власть останется у него?

— Я лично ему ничего не обещал. Что подтвердил в своих интервью и сам патриарх. Переговорный процесс продолжался несколько месяцев, в течение которых были нарисованы разные модели будущего объединения. Но до последних дней велись очень интенсивные переговоры. И в конце концов все, что было закреплено почетным патриархом Филаретом на бумаге, и было реализовано в жизни. Можно вести переговоры о чем угодно, но потом подписывается юридический документ, которым руководствуются до конца. Вес имеет только то, что написано чернилами и подписано. И опираться на то, что кто-то там говорил или желал в кулуарах, думаю, нельзя.

— Если вы не давали никаких гарантий Филарету, то возможно, это сделал Петр Алексеевич? А потом их нарушил.

— Думаю, что гарантий, вообще не было. Мы встречались с Петром Алексеевичем после всех событий и имели непродолжительные беседы. Он всегда говорит о том, что его совесть чиста, что он не чувствует, что кого-то обманул. По его словам он никому ничего особенного не обещал и никаких гарантий не давал. В том числе и владыке Филарету. А какие вообще гарантии президент страны мог давать патриарху? Президент не имеет церковной власти и статуса в дальнейшем их соблюсти.

Патриарх Филарет сам в своей голове сложил определенную модель руководства Церковью. И этого не озвучивал. Сам подписал все условия, которые предъявил Константинополь, считая, что после выборов предстоятеля он останется полноценным руководителем Православной церкви Украины. Это стало заметно уже после Собора и получения Томоса. Когда я начал говорить, как я вижу в будущем руководство Церковью, что нужно собирать Синод, он вдруг ответил, что будет так, как видит он. Что он — патриарх, а я как митрополит, который избран на Объединительном соборе, буду исполнять почетную миссию председателя управления Синода по делам внешних связей.

 

— В какой момент вы поняли, что патриарх ожидает от вас полной зависимости?

— Да сразу же после получения Томоса, седьмого января мы общались. Тогда же он сказал, что я и вся Церковь должны поминать его везде как патриарха. Ну, и эта всем известная история с его распоряжениями на бланках Киевского патриархата. На что я ему говорил, что все это невозможно претворить в жизнь. Я избран предстоятелем, но, бесспорно, не претендую на абсолютную власть в Церкви, как было до этого в Киевском патриархате. В новом уставе заложена другая модель руководства Церковью. Однако почетный патриарх Филарет решил, что я единолично должен сломать все то, что было принято 15 декабря на Объединительном соборе. Что, собственно, я и увидел 20 июня, на так называемом соборе во Владимирском. Однако патриарх Филарет хотел, чтобы все это было сделано моими руками.

— Как вы думаете, почему Филарет считал, что вы согласитесь на такую роль?

— Основная проблема патриарха Филарета в том, что он соотнес себя со всей Церковью. То есть он решил, что его единоличное мнение должно быть мнением всей Церкви. Но я предупреждал его, что такая позиция не имеет поддержки большинства архиереев, духовенства и украинского общества. Однако патриарх был убежден в том, что он выйдет, сделает заявление, и украинский народ полностью его поддержит.

— И все-таки, почему он решил, что вы будете выполнять его волю беспрекословно? Наверное, это больше психологический вопрос.

— Все последние десять лет я был его помощником, наместником, ректором… прилежно выполнял все, что было на меня возложено. Возможно, поэтому он и решил, что все останется именно так. Но, еще раз повторюсь, что 15 декабря Собор снял ответственность за всю Церковь с патриарха Филарета и возложил на меня. Передо мной встал выбор: выбрать личность, которая имеет свое личное мнение, или выбрать Церковь, которая в будущем будет развиваться, укрепляться и утверждаться.

И я как предстоятель прислушался к абсолютному большинству, которое хочет иметь признанную Православную церковь Украины. Я это ощущал и видел, посещая регионы. Я общался с архиереями и слышал их мнение. Они говорили, что не вернутся к тому состоянию, в котором пребывали до 15 декабря. И это тоже говорили патриарху Филарету. Но он почему-то считал, что архиереев кто-то запугал, что они находятся под давлением и в душе поддерживают его. Но это было не так.

— Складывается впечатление, что все эти годы, пребывая под абсолютным и авторитарным руководством Филарета, поддержавшие вас архиереи давно мечтали о каком-то другом формате отношений внутри церковной иерархии.

— Мы не мечтали, а прокладывали путь к признанию. Мы почти тридцать лет прожили в Церкви, которая была в изоляции. Москва практически полностью изолировала нас от внешнего мира. Представители других поместных церквей общались с нами только в кулуарах. Поэтому неудивительно, что все наши архиереи объективно хотели и хотят иметь общецерковное единение, свободно посещать общие православные святыни, служить на Афоне, в Греции, Константинополе. У нас была цель, и мы ее достигли. Сам патриарх Филарет, который был нашим флагом, всегда говорил: "Наша цель — признание. За нами — правда". Но, возможно, он всегда понимал и то, что для него достижение этой цели будет связано еще и с потерей абсолютной единоличной власти над Церковью. И в итоге Бог действительно создал такие условия, а он с волей Господа не согласился.

Однако мы предложили реальную модель сохранения его как почетного патриарха ПЦУ. На первом заседании Священного синода ему была оставлена центральная Киевская епархия, со всеми финансами, имуществом, чтобы он себя комфортно чувствовал. То есть наша идея была в том, чтобы сохранить почетного патриарха Филарета как морального авторитета украинской нации.

— В какой юридической истории сейчас пребывает Филарет, и остались ли еще спорные красные линии между вами и "возрожденным" им Киевским патриархатом?

— После заявлений патриарха мы приняли решение, что продолжаем ликвидацию Киевской патриархии, что полностью соответствует решению Поместного собора Киевского патриархата. Мы объединились, а значит, ликвидируем старые структуры. В том числе Киевский патриархат УПЦ и Украинскую автокефальную православную церковь. Все их имущество сейчас передается ПЦУ. Да, есть вопросы, но очевидно, что все имущество принадлежит не какой-то одной персоне, а Церкви. Что касается статуса зарубежных приходов, то это тоже не имеет отношения к владыке Филарету. Сейчас мы ведем переговоры с Константинополем об урегулировании их положения.

При этом патриарх Филарет не исключен из ПЦУ. Если посмотреть, как проходило последнее заседание Священного синода, то место первого члена синода за ним сохраняется. Возможно, патриарх переосмыслит произошедшее и вернется вместе с нами строить поместную церковь.

— Если оглянуться назад, стоило ли вообще так торопить события и прибегать к такой масштабной и в чем-то компрометирующей помощи власти в вопросе получения Томоса?

— Мы не торопились. Иначе за что мы боролись предыдущие тридцать лет, переживали три столетия духовного рабства со стороны Российской церкви? Речь не о времени, а о роли Украинской церкви, которая должна была быть реализована в жизни. Если бы не было участия и помощи украинской власти, то, возможно, никакого объединения не состоялось бы вообще. Потому что мы были разными, нам было трудно сесть за стол переговоров, но государство выступило посредником, который сумел нас объединить.

— История показывает, что Церковь и государство — это все-таки должны быть две разные истории.

— Если обратиться к истории, то известно, что все Церкви, получившие автокефалию за последние сто лет, имели большую поддержку государства в этом процессе. Поэтому наш случай никакой не особый и не новый.

Вообще мы сейчас говорим об очень длительном процессе, который во время каденции президента Порошенко просто пришел к своему логичному завершению. Украинские президенты Леонид Кравчук и Леонид Кучма неоднократно заявляли о том, что Украине нужна своя поместная церковь. В 2008 году при президенте Ющенко показалось, что такая Церковь уже будет создана, но не все так хорошо сложилось. Вопрос не был решен. Петр Порошенко же достаточно серьезно подошел к этой теме и, владея даром дипломатии и убеждения, смог всех свести и результативно провести переговоры с Вселенским патриархом. И поскольку мы пребываем в состоянии войны, то очевидно, что важно, чтобы Украина пребывала и в духовной безопасности.

Война на самом деле показала, кто есть кто в Украине. Какая Церковь на самом деле украинская, а какая — только по названию. Поэтому за последние пять лет очень много верующих прихожан присоединились именно к УПЦ Киевского патриархата, а сейчас — к признанной поместной Православной церкви Украины. В этом была необходимость для воюющей страны.

Вот российская власть очень хорошо понимает роль Церкви. К примеру, когда у Путина спросили, что является гарантией безопасности российского государства, он ответил: ядерный щит и Церковь. Но когда украинское государство старается себя духовно защитить, то та же самая Россия говорит, что украинское государство вмешивается в дела Церкви. Но тогда что происходит в самой России? Там вообще независимой Церкви как таковой не существует. Структурно Российская церковь — это государственный департамент по делам религий. Которому можно все, включая дестабилизирующие действия на территории Украины через Московский патриархат. Если же наше государство содействовало объединению православных Украины, то это не значит, что оно вмешивалось в дела Церкви. Это совсем разные вещи: вмешиваться в дела Церкви и помогать в делах обеспечения духовной безопасности страны.

 

— При этом президенту прощается, что он баллотируется на второй срок и едет с вами в избирательный Томос-тур по стране? Это вытекает из необходимости обеспечения безопасности, или все-таки должна быть граница? Чтобы мы в итоге не отзеркалили ту же Российскую церковь.

— Государство выполнило возложенную на него миссию, и после получения Томоса мы действительно ездили по стране с просветительской миссией. Свидетельствовали людям, что Украинская церковь стала независимой и автокефальной. И сейчас в каждой парафии нашей Церкви есть этот исторический документ — Томос. После чего какого-то вмешательства или участия в делах Церкви не было и не могло быть. Поместная церковь и государство должны общаться на равных правах, помогать друг другу, подставлять плечо. Потому что если не будет независимого украинского государства, то не будет и независимой Украинской церкви. В этом мы тесно взаимосвязаны. Церковь заинтересована в том, чтобы сберечь целостность и единство государства. Как и государство заинтересовано в этом, в содействии Церкви в окончании войны. Не более и не менее того.

— Я совсем не случайно так подробно расспрашивала вас об истории конфликта. Давайте посмотрим, как простые люди восприняли историю создания поместной церкви.

— "Мне все-равно, куда идти — в Лавру или во Владимирский". Вас это не задевает?

— Безусловно, Бог — на первом месте. Однако я думаю, что два человека не отображают общую тенденцию в украинском обществе. Социология говорит о том, что процесс объединения поддерживает большинство украинского общества — более 70 процентов. Истинных прихожан, поддерживающих ПЦУ, еще больше в Западной Украине. Но, конечно, много и тех, для кого вообще не имеет значение патриархат и его признанность. В основном это люди, посещающие храм несколько раз в год. Не настоящие прихожане, а однажды крещенные люди, отправляющиеся в Церковь посвятить пасху, к примеру. И мы не имеем права опираться на их мнение.

— Но ведь задача Церкви — привлекать как можно больше разных людей.

— Конечно, надо признать, что любые противоречия не привлекают, а наоборот — отталкивают. Однако мы проходим определенный период испытаний. И должны сохранить единство. Это похоже на то, что сейчас переживает наше государство. Мы находимся в состоянии войны, хотим сохранить нашу территориальную целостность и единство внутри страны. Иначе не будет украинского государства. Точно так же и с церковью. Мы должны удержаться и самосохраниться, чтобы потом к нам могли присоединиться и другие православные христиане. В том числе и те, что сегодня нейтральны или являются прихожанами Московского патриархата.

— Очевидно, что вы не хотите гнать лошадей, ускорять процесс объединения. "Как-то все уляжется, как-то сложится…". Таков лейтмотив всех ваших интервью. Это ваш характер? Или вы просто чувствуете момент и все его риски?

— Безусловно, нужно чувствовать момент. Все должно происходить эволюционно, а не революционно. Иначе мы не заложим правильные основы будущего Церкви. Мы должны строить Церковь на базе любви, взаимопонимания и взаимоуважения. Если этого не произойдет, то в будущем наше здание даст трещину. Мы не имеем никакого права насильно привлекать, заставлять и переубеждать тех, кто еще не определился. Развивая таким образом свою Церковь, мы рискуем привлечь людей, которые потом будут разрушать нас изнутри. Зачем это? Постепенно люди сами придут к нам, и мы создадим по настоящему большую поместную церковь, которая будет служить Богу и Украине.

— Сколько приходов уже перешли в ПЦУ?

— За это время к ПЦУ присоединились около 600 приходов Московского патриархата. Каждую неделю одна-две общины в Западной Украине присоединяются к нашей поместной автокефальной Церкви. Объективно в последние месяцы процесс затормозился. Но уже заработал парламент, назначено правительство, и постепенно, на законном уровне (все уже практически урегулировано), желающие общины будут присоединяться к нашей Церкви. Но повторюсь: это должно быть соборное решение самой общины. К сожалению, со стороны Московского патриархата идет искусственное противостояние этому процессу.

На сегодня мне известно, что в Западной Украине, а также в Центре есть тысячи общин, которые выжидают. Москва постоянно посылает какие-то новые месседжи. То говорили, что не будет Томоса. Теперь распространяются слухи, что другие поместные церкви не признают ПЦУ. Но постепенно и это препятствие мы преодолеем. Элладская церковь в октябре уже де-юре признает нас. Де-факто мы уже вместе служим. А признание — это что? Это общая Чаша. Российская церковь 141 год пребывала в изоляции. Господь сказал: "Терпением вашим спасайте души ваши". Пройдя эти духовные страдания и испытания, мы будем ценить то, что имеем.

— Тогда как трактовать ваше заявление в одном из интервью о том, что вы верите, что скоро будете служить в Лавре?

— Скоро — это относительное понятие… Однако Лавра принадлежит украинскому народу. И ее имущество, если разобраться, принадлежит украинскому народу. И я думаю, что скоро мы будем сообща, все вместе — мы никого не будем оттуда выгонять — служить там. Потому что Господь создаст такие условия, что все святыни украинского народа будут принадлежать поместной церкви.

— Признаюсь, трудно понять, как это так сложится…

— Ну, человеку многое иногда трудно понять и осознать. Однако Господь имеет силу творить чудеса. Мы верим в это? Или не верим?

— … прожив уже определенное количество лет, — скорее да.

— Вот и я верю в такое чудо. Как оно состоится?.. Если бы мы год тому сказали, что состоится объединение, и мы получим Томос, то многим это показалось бы невозможным.

— Вы общались с Онуфрием?

— Только пересекались на официальных мероприятиях, здоровались. Но я не чувствую какого-то противостояния и вражды. Мы не должны враждовать, потому что придет время, мы обнимем друг друга и будем служить в одной Церкви. Ненависть никогда не приведет к единству. Я верю, что любовь победит.

— Ваши отношения с новой властью, похоже, будут кардинально отличаться от вашего тесного взаимодействия с командой Порошенко. Все сигналы, которые дал Зеленский на встрече с Варфоломеем, сводятся к одному: за Томос — спасибо, но теперь, пожалуйста, как-то без нас. Как здесь сложится?

— Наша Церковь не привыкла пользоваться поддержкой украинского государства. Да, на определенном этапе государство поспособствовало нашему объединению, не более того. На этом этапе мы готовы к автономии и равноправному сотрудничеству. Поэтому, возможно, и хорошо, что происходит именно так, как происходит. На все воля Божья.

 

 

 

 

— Но стремление Церкви и Филарета к автокефалии всегда ассоциировалось с Украиной и государством. И Филарет всегда мог вести диалог с властью. И то, что мы получили Томос, это подтверждает.

— Тем не менее, государство всегда больше поддерживало Московский патриархат. И при Кучме, и при Ющенко, который, конечно, был более нейтральным. Ну а при Януковиче вообще было желание снять с регистрации Киевский патриархат. Однако в основе нашей Церкви — украинский народ. Мы всегда полагались на его поддержку, а не на поддержку государства. Что делаем и сейчас.

— И все-таки назовите точки, в которых поддержка государства вам крайне необходима.

— Во-первых, мы ждем от государства справедливости, честного суда и правды. Потому что в руках у государства, по словам апостола Павла, — меч. С помощью этого меча государство должно отстаивать добро и пресекать зло. Мы ждем справедливого отношения ко всем и содействия, прежде всего, украинской поместной церкви. Потому как украинская поместная церковь — это душа украинского народа. А тело не может существовать без души.

Во-вторых, армия. Наша Церковь с самого начала войны имеет наибольшее представительство капелланов в армии. И государство должно довести до конца вопрос становления капелланского служения и социальной защиты капелланов. Соответствующий законопроект был принят, но до сих пор не подписан президентом. А ведь это очень важный момент, потому что воинам очень трудно на передовой, и они нуждаются в системной духовной поддержке. Это же касается и социального служения. Сейчас много людей в стране, которые нуждаются в социальной поддержке. В том числе и переселенцы с Востока. У нас не хватает ресурсов помочь всем, даже с учетом меценатов Церкви. Поэтому логично здесь объединять усилия.

— Ваше ощущение войны? Зеленский пришел на тезисах ее закончить. Но, похоже, мы не даем себе честного ответа, а хотим ли мы на всех условиях принимать и обнимать Донбасс. Или мы уже объективно разошлись, и это тоже нужно честно признать.

— К сожалению, ключ не у нас, а в Москве. Уже очевидны жесты со стороны украинской власти о готовности договариваться. Но с той стороны ситуация постоянно нагнетается, договоренности о перемирии не выдерживаются. Поэтому я думаю, что путем переговоров, которые будут в ущерб нам, своих целей мы не достигнем. Если мы будем едины и сильны, то с нами будут считаться.

— Деньги и имущество Церкви. Это трудные для вас вопросы?

— Решаемые. Мы не берем взносов с парафий и епархий, как другие Церкви. Потому что у большинства парафий нет возможностей содержать еще и центр. В то же время мне как руководителю Киевской епархии нужно содержать Киевскую православную богословскую академию. Это ежемесячные большие траты на обеспечение сотен студентов, которые учатся абсолютно бесплатно. Но находятся меценаты, добрые люди, парафии и монастыри, которые жертвуют средства на эти цели, и мы покрываем необходимые расходы. Справляемся.

— Вы затронули тему меценатов. Очень много политиков и людей, скажем так, из неоднозначных сфер ходят в Церковь и жертвуют порой достаточно крупные суммы. Присутствует момент некоего человеческого лицемерия. Церкви все равно, у кого брать деньги? Предстоятелю все равно, кто стоит рядом с ним на получении Томоса?

— Принимать деньги от меценатов — давняя традиция Церкви. Если человека внешне считают грешником, он все равно имеет право прийти в Церковь покаяться. Иначе мы не Церковь, если не принимаем тех, кто приходит и кается. Внешне человека могут обвинять в том, что он присвоил какие-то деньги или совершил другое преступление. Но на этом уровне должно работать правосудие. И это функция государства и его справедливого меча, о котором я уже сказал. Церковь же имеет дело с душой. Которая в какой-то момент хочет сделать доброе дело. Человек на том ставшем известным фото — действительно меценат, который много помогал Днепровской епархии. Судите его в суде, если он в чем-то виновен. Не к нам вопрос. Вспомните монастыри, построенные разбойниками. Грешниками, которые в свое время совершали преступления, но потом приходили и основывали монастырь.

— Вы сказали, что продолжают присоединяться парафии на Западе, а на Востоке?

— Мы смотрим на Восток. Строим наши епархии в Донецкой и Луганской областях. Хотя на оккупированной территории осталось больше храмов, нежели на территории, контролируемой Украиной. Недавно открыли духовную семинарию в Днепре. Готовим священнослужителей, потому как те, кто получают образование в Западной Украине, часто не имеют желания служить на Востоке. Поскольку там другой менталитет и другая религиозность. Мы решили воспитывать местных священнослужителей, чтобы они там учились и в сложных условиях строили нашу Церковь.

— Интересный факт. Но безрадостный какой-то. Для объединения Украины.

— Все должно идти эволюционным путем. Так сложилось, что изменения менталитета, взгляда на независимость, на свою Церковь постепенно приходят на Восток с Запада Украины. Новые поколения растут и воспитываются уже в других условиях.

— Владыка, вы действительно пришли строить новую Церковь в абсолютно новый мир. К новым людям. И не только на Востоке. Какие ваши аргументы? Как вы собираетесь привлекать молодежь в свою Церковь?

— Мир действительно изменился, и Церковь должна меняться тоже. Но вы говорите о какой-то новой Церкви, которой на самом деле нет. Церковь была создана Господом, и она будет существовать до конца века. Все, что касается вероучения и догматики, — неизменно. Это истина, которую принес в мир сам Господь и дал людям. Поэтому мы не имеем права ни добавлять, ни отнимать даже на йоту. Что касается внешних атрибутов, то, безусловно, мы должны меняться. Должны говорить с людьми современным языком. Мир действительно изменился, технологии, Интернет, социальные сети… Мы должны использовать и уже используем эти инструменты для проповеди. Мы Церковь, которая несет правду, несет любовь. Которая готова духовно поддержать каждого православного украинца, стать духовной лечебницей, где можно почерпнуть духовную воду. К пустому колодцу не ходят за водой. Но если, посетив наш храм и попросив прощения за свои грехи, человек почувствует, что духовная тяжесть спала с его плеч, значит, мы выполняем свою миссию.

— Ни в коем разе не ставлю под сомнение устои Церкви. Я больше об инструментарии, которым вы пользуетесь. Вот мы сейчас с вами говорим, и все равно присутствует доля официоза. Я понимаю, что мы практически не знакомы. Но молодежь действительно сегодня не воспринимает такой язык.

— Мы стараемся и много работаем с молодежью. Совсем недавно в Ровно "Пласт" проводил свое масштабное торжество, где я принимал участие. Более полутора тысяч молодых людей, с которыми мы активно общались. И они это понесут в регионы. Мы предложили, чтобы на базе наших приходов "Пласт" по всей Украине открывал свои центры. На основе молодежных движений мы также развиваем сеть воскресных школ. Хотим, чтобы такие школы для детей и взрослых действовали при каждой парафии ПЦУ.

А вчера я читал лекцию в Киево-Могилянской академии перед тысячей первокурсников. Два часа диалога и непростых вопросов. И у них горели глаза. Мы сделали специальное синодальное управление, которое займется взаимодействием с молодежными движениями и организациями. Но нам нужно время. За полгода невозможно все изменить кардинально. Сейчас мы только очерчиваем планы нашего будущего развития.

— Вы стоите не первом камне новой Православной украинской церкви. В чем ваша миссия? Что вы должны сделать обязательно, а чего не можете допустить ни при каких обстоятельствах?

— Я не первый, а уже какой-то сотый митрополит. И мы не новосозданная Церковь, как это трактует Московский патриархат. Мы Церковь, которая имеет свою славную тысячелетнюю историю. Моя миссия — заложить прочный фундамент, сохранив единство. И мы не имеем права на ошибку. Если сделаем ошибку, вернемся в то состояние, в котором пребывали до 15 декабря и потеряем автокефалию. Весь мир, все СМИ присутствовали на Фанаре в момент вручения нам Томоса. И если мы утратим этот шанс, то с нами не будут считаться другие народы. Снова будут говорить, что там, где трое украинцев, там три гетмана. Мы должны показать всем миру, что это неправда.

— На кого вы опираетесь кроме Бога? На земле, прямо сейчас, в момент, когда на плечах такая тяжелая ноша?

— Опираюсь на архиереев, на духовенство, на людей. Одному нести трудно, а с поддержкой — легко. Когда ты остаешься наедине с собой, то, как говорят, дьявол навеивает разные мысли. Но я редко остаюсь один. Сейчас ощущаю огромный подъем энергии и сил.

 

 

 

 

— Присутствует ли поддержка Вселенского патриарха Варфоломея?

— Мы очень редко общаемся. Много говорят, что мы являемся составляющей частью Вселенского патриархата, но это не так. Нет никакого внешнего давления или вмешательства в дела нашей Церкви. В то же время Константинопольская церковь для нас — материнская Церковь. А мать всегда является поддержкой и опорой для своего ребенка. Наш успех будет успехом Константинополя, потому как от решения украинского вопроса сегодня зависит будущее единство всего православного мира.

— Сколько храмов "дочка" пообещала пожертвовать Матери-Церкви?

— Для дипломатического представительства Вселенского патриархата обещана только Андреевская церковь. И это обещание мы выполнили. Больше никаких договоренностей не было.

— Какой вы сейчас проходите урок как человек?

— Если принял решение, иди вперед, не оглядывайся, преодолевай преграды, не падай духом под давлением неправды.

 

 

 

 

— Откуда сила?

— Возможно, из детства. Я всегда полагался на себя. Воспитывался без отца с бабушкой. Меня любили, но у меня никогда не было защиты. Ни в школе, ни на улице. Я всегда знал, что мне все придется решать самому. Вероятно, именно это меня закалило и сейчас проявилось.

Инна Ведерникова

Обозреватель ZN.UA